Минута свободы. Проза: Повести: Пейзажные

На одном далёком, но известном конезаводе, славящемся своими великолепными чистокровными лошадьми, случилась пренепреятнейшая история. Молодая кобылка английской чистокровной, породы сбежала из конюшни по вине нерасторопного конюха. И, конечно же, направилась в близлежащую деревню, где тоже водились лошади. Но далеко не элитных кровей, а простые трудяги. И вот эта молодая, перспективная во всех направлениях конного спорта, чистокровка встретилась в деревне с самым обычным тяжеловозом, даже не известно какой именно тяжеловозной породы. А работяга оказался жеребцом.
Не остаётся выбора для размышлений, чем закончилась такая встреча. Но, увы, на конезаводе, всё по той же нерасторопности, положение беглянки заметили слишком поздно. И ровно через одиннадцать месяцев появился на свет жеребёнок. Вот в таком вот элитном конезаводе родился вот такой вот жеребёнок: помесь английской чистокровки и самого обычного деревенского тяжеловоза! Шутка судьбы!

1.
Родилась кобылка. И поначалу была она чисто вороная. Но вскоре, как это случается с некоторыми жеребятами, она сменила масть на тёмно бурую. Об усыплении не породистого жеребёнка никто даже не заикнулся. Девочка была удивительно красивой. И многие на конюшне её очень быстро полюбили. И дали лошадке красивое имя – Агата.
Агата была тонконогой, стройной, с лоснящейся шёрсткой и пушистым хвостиком. У неё были большие тёмно синие глаза, с густыми ресницами. И когда она тихонечко ржала, казалось, что она осыпает всю конюшню серебром. Так и прозвали её ржание серебряным.
Агата была очень спокойным жеребёнком, никогда не вредничала конюхам, не задиралась с другими жеребятами, и вообще не делала никаких пакостей. За то другие жеребята уже очень скоро начали её притеснять. Горячие арабы и задиристые ахалтекинцы, те, что были чуть постарше Агаты, не давали ей покоя на прогулках. А жеребята английских кровей, попросту, смотрели на неё с высока. Поэтому маленькая Агата уютнее всего чувствовала себя в деннике с мамой.

В шестимесячном возрасте всех жеребят начали отнимать. Потихоньку стали приучать их к недоуздкам, уздечкам с удилами, ходьбе в поводу. Только Агата по-прежнему жила в деннике с мамой, и знала лишь, что такое недоуздок. Ни у кого не было времени возиться с не породистым жеребёнком. И когда маму уводили добиваться успехов на спортивном поприще, Агата гуляла в леваде. Одна или с другим молодняком. Но она всё ещё ни с кем не ладила и предпочитала держаться в стороне от всех – так было безопаснее.
Однажды на такой прогулке кобылка заметила приближающуюся к загону девочку. Это была новая помощница на конюшне – Нина. Она была ещё слишком мала, что бы ухаживать за взрослыми лошадьми, и слишком не опытна, что бы работать с чистокровными жеребятами. Вот и решили поручить ей Агату.
К удивлению Агаты, зашедшая в загон девочка не направилась к другим жеребятам и не замахнулась на Агату с ворчанием: «Не мешай беспородная!». А наоборот потихоньку стала подходить к кобылке: «Гата, Гата, тише, иди ко мне». Агата осыпала окрестности серебряным ржанием и подошла к Нине. Девочка достала из кармана сухарик и протянула жеребёнку. Так они и подружились.
В конюшне Нина, вдобавок к обычной чистке, нацепила на гривку Агаты бантик. Агата постояла минуту в раздумьях, потом резко мотнула головой и, обтёршись о стену, сняла украшение. Первый раз в её синих глазах появился упрямый своенравный блеск. Так она и поступала при любой попытке прицепить её что-нибудь на гриву или хвост!
Нина много гуляла с Агатой, пасла её на поле конезавода. И на этом бескрайнем поле Агате очень хотелось поскакать одной, но она не решалась. Безопаснее было плестись за Ниной на длинной верёвке.

От матери Агату отняли только в год. До этого времени не считали нужным отводить ей отдельный денник. За зиму всех остальных жеребят уже приучили к уздечкам и сёдлам и работе на корде на разных аллюрах. А Нина всё время гуляла с Агатой и лишь чуть-чуть гоняла её на корде, только рысью и в недоуздке. И неизвестно, как долго ещё продлилась бы эта беззаботная жизнь кобылки. Но когда Агате было полтора года, Нина с родителями уехала в другой город. И за Агатой снова стало некому ухаживать.
Местный конюх Стёпка наспех приучил лошадку к уздечке и работе на корде на разных аллюрах. Агате очень не понравился трензель во рту и тем более бич в руках Стёпки, которым он, правда, Агату ни разу не ударил. Кобылка всё выполняла честно, её не за что было наказывать.

2.
На конезаводе все настолько были увлечены заездкой и воспитанием чистокровного молодняка, что когда Агате исполнилось три года, она оказалось совершенно не приученной к работе. За всё это время Стёпка лишь пару раз надевал на лошадь седло и иногда гонял на корде. И сам заезжать такую «сырую» лошадь, конечно же, отказался.
Пришлось Агату отдать тому берейтору, что работал с остальным молодняком. Берейтором была молодая, но опытная женщина Людмила.
Люда тоже не стала сразу заезжать Агату. Несколько месяцев потратила она на работу на корде и в руках. Агата была очень послушной и покладистой. Работала она честно, но, увы, без импульса. Это Люду беспокоило. При заездке же кобыла оказалась настолько доверчивой и исполнительной, что Люда обратилась к ветеринару:
- Эта молодая лошадь слишком спокойна! Когда я на неё села в первый раз, она даже не пыталась меня скинуть и не сопротивлялась! Здорова ли она?
После довольно тщательного и нудного обследования выяснили, что Агата абсолютно здорова и никаких проблем у неё нет. Люда продолжала обучение, теперь уже радуясь, что у неё в работе такая чудесная по характеру лошадка.
И к четырём годам Агата уже умела немного прыгать, знала элементарную выездку, показывала слабенькую резвость на скаковом кругу конезавода. Но как же ей нравились эти скачки. Как мечтала она лететь к победе, как чистокровка! Разрывать грудью воздух, взрывать копытами сухой грунт! Но для этого ей не хватало подготовки. Да и куда было помеси простой рабочей лошади тягаться с настоящими чистокровными скакунами. Да и для выездки она не была достаточно развита. А для конкура у неё были слишком слабые ноги, для троеборья тем более. И как матку её на заводе тоже оставить не могли – не породистая. Пробовали продать как лошадь хобби-класса, ведь лучше по характеру было просто не найти. Но с этого завода хотели покупать лишь породистых элитных лошадей. И тогда Агату приобрела себе конноспортивная школа при ипподроме.
Так молодая кобыла покинула стены родного конезавода, где провела почти спокойное детство и выросла замечательной лошадью, несмотря на беспородность.

3.
У детей в спортивной школе Агата сразу вызвала бурю эмоций. И крепко закрепила за собой репутацию всеобщей любимицы. Послушная и терпеливая, а так же безотказная, она стала просто незаменимой для новичков. Дети делали с ней просто всё что хотели, кроме… заплетания гривы и хвоста. Стоило кому-то вплести какой-нибудь бантик в гриву или хвост, Агата серебрила своим ржанием конюшню и, упрямо блестя глазами, снимала украшение. Пришлось её подстричь.
Работала Агата без нагрузок, в выходные гуляла, а иногда её даже выводили попастись, пощипать травку за скаковым кругом. А мимо проносились во всю прыть спортивные скакуны. И тогда Агатино сердце замирало, и она ржала громко, громко. Но ей никто не отвечал. И как же порой во время тренировки ей хотелось не трусить по кругу расхлябанной рысью, а дать хорошенько задом, встать на дыбы, вскинуть голову и понестись вслед за скакунами! Но как могла она так поступить со всадником? Агата привыкла подчиняться человеку и боялась делать что-то по-своему. Но в её душе уже зародилась незаметная борьба свободолюбия и послушания…
Через год ученики конноспортивной школы уже во всю прыгали на Агате. И директор всерьёз решил отправить её на любительские соревнования.
- Не потянет! – отговаривал тренер, - Слабенькая она ещё для соревнований.
- Вот Вы тренер, так и сделайте так, чтоб потянула! – как и у всех начальников, слово директора было последним.
Нагрузки стали больше. Кобыла уставала и даже порой отказывалась от еды. Впервые Агата начала упрямиться и на тренировках стала обносить барьеры или попросту вставать перед препятствием. Пришлось тренеру познакомить лошадку с мартингалом. Да, конечно, от непривычной строгости Агата стала вновь покладистой, но разум начал закипать.
И однажды, когда она уже прилично вспотела и порядком отпрыгала, а её гнали на высоченный барьер, кобыла неожиданно для самой себя резко встала перед барьером и подкинула высоко задние ноги. Молодой спортсмен полетел через голову лошади и через барьер. Агату наказали, пожалуй, первый раз в жизни. И тут же кровь чистокровки проснулась! Её гордость задели!
И теперь, как только лошадь чувствовала, что устала и с неё уже на сегодня хватит, она просто упрямо вставала и не двигалась с места. А когда в дело вступал кнут, Агата показывала всем, как она умеет брыкаться. И когда тренер слышал на плацу знакомое серебрящее ржание, у него по спине пробегали мурашки. Но на соревнования Агата уже была записана, и ничего не оставалось, как довольствоваться лишь тем, что хочет сама Агата. А она хотела не прыгать эти дурацкие барьеры, а нестись за ветром, всех оставляя позади!...

Соревнования проходили на ипподроме. Поэтому ехать никуда не нужно было. Это радовало. Потому, что неожиданно проснувшееся упрямство в покладистой и спокойной лошадке настораживало.
С утра на конюшне была непривычная суета, готовили денники для приезжих лошадей, всадники готовились сами и собирали своих лошадей. Вскоре начали подтягиваться коневозы с гостями. Так как Агата была ещё молодой, то выступать она должна была в самом первом паркуре до 100 см. Молодой спортсмен собирал лошадку дрожащими руками, вспоминая их тренировки. Во двор въехала ещё одна очередная коневозка. Водитель заглушил двигатель и, выскочив из кабины, стал быстро опускать «трапп».
- А ну-ка, мужики помогите! – крикнул он двум здоровым конюхам, - А то к чёрту всё разнесёт!
Едва сдерживаемый тремя мужиками, из коневоза вылетел маленький мышастый арабский жеребец. Наступив одному конюху на ногу, а другого больно укусив за палец, он всё же был привязан к столбу водителем! Вышел директор:
- Ну что Пашка, привёз нам головную боль! – сказал директор водителю.
Жеребца звали Серж. Он тоже был молодым, и тоже прыгал 100 см. Но уже славился своим поганым и вредным характером. Вдруг Серж замер, раздул ноздри и насторожил вечно неспокойные уши. Он увидел Агату. Она его тоже увидела. И залилась своим серебряным ржанием. Араб стал выплясывать перед ней и жеребцовать. И чтоб конюшня с плацем остались в целости и сохранности, решили, что Серж будет прыгать первым.
Серж всем видом показывал Агате, что сейчас он научит её, как надо себя вести. Всадник весь бледный и судорожно сжимающий в руке хлыст, повёл араба на первое препятствие. Первый барьер Серж прыгнул, мощно подкинув задом после приземления. А вот перед вторым закинулся, встал на дыбы, упал на бок, придави всадника, ногой попал между барьерных брёвен, вскочил и, сиганув через забор плаца, стал носиться по ипподрому!
Агата была взволнована этим наступившим сумбуром. И пока ловили сержа, ей предстояло проходить паркур. Да Агата его прошла, но сбила исключительно все барьеры! За что была выбранена последними словами и поставлена в денник. Напротив в деннике стоял араб: с перебинтованной распухшей ногой, с ободранным боком и обколотый успокоительным.
После соревнований его пришлось оставить на ипподроме, ну как же можно было везти такую покалеченную лошадь? Но стоило ли ожидать того, что такой псих будет спокойно жить в деннике напротив кобылы? И в один из вечеров, когда араб почти поправился, и силы его уже вовсю кипели, он попросту выбил дверь своего денника и денника Агаты. Это была горячая ночь для обоих: первый жеребец Агаты, первая кобыла Сержа… А потом они всю ночь бегали по ипподрому!...
После этого араб стал вконец неуправляем. И Паша водитель и он же хозяин жеребца, принял гуманное решение – усыпить, не сдавать на мясо.

4.
Говорят, лошади чувствуют, когда хотят прервать их жизнь. Это чувствовал Серж, это беспокоило и Агату. Она ведь полюбила араба. Вот такого абсолютно дикого негодяя, и сама стала похожа на него. Частенько она не давала на себя садиться, а однажды и вовсе не позволила зайти конюху в денник. Но, похоже, Паше нравились такие лошади, а для спортивной школы они были слишком опасны. И перед тем, как усыпить своего взбесившегося жеребца, Павел, почти не раздумывая, купил себе Агату.
Паша пришёл на конюшню поздно вечером, с ветеринаром. Взял у него шприц и тихо сказал:
- Спасибо, идите. Я сам, сам…
Серж стоял тихо, тихо. Паша открыл дверь, подошёл. Но только поднёс руку к шее, как лошадь в доли секунды исчезла из денника. Стремглав Серж кинулся к деннику Агаты и по старому опыту разнёс дверь. Пашка выскочил в проход и хотел задержать свою новую воспитанницу, но лошадка со всего маху угодила ему в грудь обеими передними копытами. Первый раз в жизни она ударила человека! Ей стало страшно, стыдно и хотелось вернуть несколько минут назад! Но Серж громким призывным ржанием позвал её. Агата выскочила в вечерние сумерки, и они поскакали по направлению к дальним воротам.
Араб унёсся вперёд. Агата слышала его зов и тоже неслась. Вдруг она напрягла слух. Это ржал уже не Серж. Она посмотрела в сторону пастбища в середине ипподрома. Там стоял высокий саврасый ахалтекинец, с такими же большими синими глазами, как у неё. Его смоляная грива развивалась по ветру, ноздри были раздуты. И на нём не было недоуздка! Он стоял там совсем один, рядом гулял лишь ветер!
А Серж уже был за воротами и ждал Агату на краю начинающегося за ипподромом леса. Со стороны конюшен, сгибаясь от боли в груди, вприпрыжку шёл Паша:
- Агатушка, девочка. Стой, ну пожалуйста. Ну куда же ты? Ведь Сержу всё равно уже не жить! А ты же умница, талантливая, мы ещё всех с тобой победим! А сбежишь сейчас и тоже погибнешь!
Агата посмотрела вокруг. Со стороны леса, Гед стоял Серж тянулся туман. Оттуда пахло сыростью, веяло неизвестным, страшным. Крался холод. А там позади, был ипподром, поле. Там стоял загадочный ахалтекинец, словно дикий мустанг. Словно жеребец её мечты. Ведь лошади тоже умеют мечтать. А Агата мечтала именно о таком. Со стороны конюшен веяло уютом, теплом и пахло овсом и сеном.
Последний раз призывно проржал араб и скрылся за деревьями. А Агата поплелась к Пашке, низко склонив голову.

5.
Пашка так и остался с Агатой на ипподроме. Прыгала она вначале слабо. Но попробовал он её в стипль-чезе. Где планировал выступать с Сержем.
Ровно полтора года провели вместе спортсмен и лошадь. Паша направил в нужное русло внезапно проснувшуюся энергию в прошлом спокойной и покладистой лошадки. Они выезжали на соревнования. Однажды Агата взяла первое место, а однажды второе. Была в ней спортивная злость! Были и мечты…
Когда Паша выводил кобылу попастись, после тренировок, она снова и снова видела того ахалтекинца. То он спокойно щипал траву, а то стрелой летел по полю. И каждый раз он был абсолютно свободен! Он был, как видение, среди пасущихся в недоуздках на привязи или летящих по скаковому кругу в уздечках и сёдлах. А он был абсолютно свободен! И с каждым днём Агата осознавала, что она тоже хочет вот так! И не хочет она вовсе нестись на скачках, подгоняемая кнутом. А хочет вот так же, без всякого недоуздка, вскинуть гордую голову и полететь вслед за мечтой!...
А тот ахалтекинец был из соседней конюшни. И ходили слухи о том, что ещё никто не смог надеть на него уздечку, не говоря уже о заездке! Целыми днями он гулял по ипподрому, а потом сам приходил в конюшню. Он давал себя чистить, ковать, мог спокойно стоять без всякой привязи, но только когда сам этого хотел. И было у него настоящее ахалтекинское имя – Сухум!...

У Паши начались проблемы со спиной, и он был вынужден продать Агату. Пашка пристроил её на престижную кон-базу по выездке, дав кобыле самые лучшие рекомендации. Настолько хорошие, что, даже не взирая на беспородность, сама хозяйка базы захотела работать с Агатой.
В день отъезда Агату выпустили попастись, привязали на поле. И когда она осталась одна, к ней подошёл Сухум. Жеребец её мечты! Ему даже не пришлось долго гарцевать вокруг неё, всё случилось почти сразу… А потом ещё и ещё… И так пока Агату не забрал, не о чём не подозревающий конюх. А потом её погрузили в коневоз и увезли прочь, в неизвестность…

6.
Да, новое место не могло не понравиться Агате. Всё по последней моде: большие светлые денники с белоснежными опилками, чистые стены, новенькая амуниция, солидные богатенькие всадники. Всё на высоте. Но лошади… они все были с потухшими глазами, без искорки озорства. И когда в конюшню зашла хозяйка, все вытянулись «по струнке»! Это была изящная леди, уже далеко не молодая, с седыми волосами, в белых бриджах, блестящих сапогах и дорогом пиджаке. Её все звали леди Аннэ. Не просто Аннэ, а именно Леди Аннэ.
Она подошла к деннику Агаты, открыла дверь.
- Ну! В чём дело?! – прикрикнула она на, ещё не успевшую ничего сделать, Агату, - Ах, какая же ты бестолковая! Сразу видно, что не чистокровка!
Аннэ вошла в денник, сильно толкнула Агату в плечо и надела недоуздок…
Как потом ей объяснили другие лошади, леди Аннэ требовала от всех, чтоб, как только она открывает дверь денника, лошадь должна вставать строго к правой стенке и, не шевелясь ждать пока на неё оденут недоуздок!
Здесь Агата так же впервые узнала, что такое мундштук и шпоры. Но за то побывала и в конном солярии. Где, собственно говоря, с ней случился приступ, думали колики. Но ветеринар обнаружил нечто другое. Это был результат встречи с Сухумом!
- На моей кон-базе непородистый жеребёнок? Не бывать этому! Я эту кобылу для спорта купила! – кудахтала во всю леди Аннэ.
Агату прооперировали, но неудачно. Она долго не могла восстановиться, ей кололи гормоны. А как только ветеринар разрешил ездить верхом, Аннэ сразу начала закачивать в кобылу всё, что нужно для выездки. Долго так продолжаться не могло. Агата была уже слишком гордая, чтоб терпеть всё, что требовала леди. И с каждым грубым движение мундштука, с каждым больным уколом шпоры, всё больше лошадь хотела быть свободной. Нет, леди Аннэ не должна была её сломать! Ну и что, что вся конюшня стояла с поджатыми хвостами! Но только не Агата! Она всё поняла, она рождёна для свободы! Как и Сухум…
И однажды на плацу, у всех на виду, Агата высадила Аннэ из седла. Красиво, картинно, с подпрыгиванием и высоко отбив в воздух задними ногами! Да, так с Аннэ никто не смел до этого поступить! Она упала лицом в грязь, волосы растрепались, белые бриджи были заляпаны! Это был последний день Агаты на выездковой базе…
Лошадь была отправлена назад на ипподром, но уже не как спортсменка. Её взяли как рабочую клячу, чтоб ровнять скаковые дорожки, возить опилки, попросту выполнять всю грязную работу. И вновь попав на ипподром, Агата, как ни странно успокоилась. И даже дала надеть на себя хомут, и даже честно тянула телегу. Но это всё до тех пор, пока на её пути не возник так никем и не обузданный Сухум!

7.
В тот день Агата тянула тяжёлую борону прямо по середине дорожки. Держа провисшие вожжи и покуривая, сзади шёл старичок, следящий за территорией ипподрома. Вдруг, до этого спокойно пасущийся за скаковым кругом Сухум, увидел Агату, задрал трубой хвост и кинулся к ней карьером. Как же Агата могла его не узнать, жеребца своей мечту?! Конечно, она залила весь ипподром своим серебряным ржанием! И конечно уже не о каком послушании не могло быть и речи!
Почти в беспамятстве она стала рьяно колотить задними ногами по оглоблям и раме бороны. Старичок бросил вожжи и поспешно смылся подальше, не привыкший к тому, что простая рабочая кляча вдруг начинает вести себя, как строптивая чистокровка!
Сухум гарцевал вокруг, выгнув шею, хлеща себя хвостом по золотым бокам, раздув ноздри, высоко поднимая стройные точёные ноги. Бурая шерсть Агаты покрылась потом, но она всё-таки расколола деревянные оглобли и порвала постромки. А потом, разрывая грудью воздух и поднимая пыль скаковой дорожки, кинулась в безумную скачку, как мечтала когда-то. Сухум рванулся за ней. По ветру летела отросшая густая бурая грива, на шее болтался хомут, по вспотевшим бокам хлопала изорванная сбруя. Как всегда вольный Сухум, догнал Агату и перегнал её. А потом она его, а потом опять он. И так пока Агата не свалилась, еле дыша, в пыль скаковой дорожки, счастливая от сбывшейся мечты!
Всё что она смутно помнила потом это наступившие сумерки и ветеринара, что-то коловшего ей в шею…

Очнулась она в большом деннике, в уздечке и крепко привязанная к решёткам с двух сторон. Рядом стояли директор и женщина, запах которой был до боли знаком Агате, но зрение ещё не давало разглядеть её.
- Вот полюбуйтесь, совсем взбесилась! – в сердцах рассказывал директор, - А ведь какая кобыла была! Дети на ней что хотели выделывали. А потом ведь я, старый дурак, решил её на эти чёртовы соревнования записать. Да тут ещё Пашка со своим жеребцом ненормальным нагрянул! Пашка то её вроде потом к рукам прибрал, да захворал как назло. А куда ж такую кобылу то гордую, да в руки леди Аннэ отдать? Это ж сразу ясно было чем дело кончиться! Да тут ещё Сухум этот! А ведь сколько уже говорил, что опасен он, ох опасен, что заезжать надо! А мне в ответ: да нет, мол, достояние ипподрома, символ свободы… Ну ничего теперь этот символ свободы узнает сегодня в манеже для чего лошади на свете живут. А этой красавице теперь путь на мясокомбинат, жаль, а что поделать…
- Да не сможете вы никогда Сухума объездить! Поверьте моему опыту! Я знаю таких лошадей… И Агата уже не измениться, вы правы. Но такая лошадь не должна прервать свою жизнь на мясокомбинате. Она не такой участи достойна. Я ведь её знаю очень хорошо. Она была лучшая из всех, что прошли через меня…
Теперь Агата уже точно знала, кто стоит перед ней. Это была Людмила! Лошадь залилась радостным серебряным ржанием.
- И что же вы предлагаете? – поинтересовался директор.
- Дайте ей свободу! Это всё что хочет эта лошадь!
- Ну да, конечно! Что б получилось так же как с Пашкиным Сержем. Который сбежал, а потом носился по окрестностям. Ипподрому за это штраф вкатили. Извините, но нету у нас диких лесов и степей, маленькая вот такая страна!
- И сколько вы за неё получите на комбинате?
Директор назвал сумму. Люда молча расстегнула сумку и достала деньги. Директор опешил.
- Людмила, голубушка, зачем же? Лошадь вам эта зачем? Всё равно ведь усыпите. Она же бешеная!
- Вы знаете, я неизлечимо больна. И сегодня я узнала, сколько мне осталось. Всю жизнь я жила по закону. Всегда была кому-то обязана. Никогда не делала того, что нельзя. Никогда не была свободна. Теперь, наконец, я хочу хоть раз в жизни сделать то, что хочу!
Во дворе стоял коневоз. Было ясно, что Люда уже всё твёрдо решила. Директор знал, что его обязанность не позволить выпустить лошадь где-нибудь в поле, иначе его ждут проблемы, штрафы. Но встать грубо на пути неизлечимо больной женщины, к тому же в прошлом лучшего берейтора, совесть тоже не позволяла.
Он вышел на улицу. Было жарко, лето, вторая половина дня. «Вот сейчас в манеже этого чёртова ахалтекинца заезжают. Интересно, как там у них дела?» - подумал директор. И не успел додумать, как под дикие вопли нескольких тренеров из манежа вылетело нечто! Это был Сухум. Одна дверь манежа с треском легла под ноги жеребца, вторая осталась беспомощно висеть на единственной уцелевшей петельке. За лошадью волочился длинный обрывок корды. На спине болталось тренировочное старенькое седло, стремена которого хлопали по окровавленным шпорами бокам Сухума. С боков и шеи хлопьями слетала пена, пот сделал жеребца мокрым, как после купания. Рот был разорван грубым трензелем, а уздечка всё ещё крепко стягивала морду. Сухум остановился на середине скакового круга, его ноги сильно дрожали, всё тело было в раздувшихся жилах, и на траву падала розовая пена, становясь всё темнее и темнее. А в глазах застыли безумие и дикость!
Почти такое же безумие и страх застыли в глазах директора, и очнулся он оттого, что мимо него пронеслась, влетев в коневоз, с трудом удерживаемая Людой Агата. Директор, не выказывая своих эмоций, молча зашёл в аммуничник, достал старую винтовку, хранящуюся на тот случай если вдруг лошадь срочно надо усыпить, а снотворного нет. Его терзала совесть, но ещё больше его терзали предстоящие разбирательства, если он просто оставит всё как есть. Пока Люда возилась в кузове, директор потихоньку сунул ей в сумку на сиденье деньги и незаметно сел в свою машину за углом.


8.
Почуяв вдалеке Сухума, Агата громко заржала, зовя его. Жеребец очнулся от оцепенения и кинулся прямо к коневозке. И с разбегу влетел в неё, оторвав ещё кусок корды. Людмила не удивилась и не испугалась, а начала уверенно и быстро снимать всё, что было на Сухуме. Он, до этого безумно дикий, раскидавший нескольких тренеров, сейчас спокойно стоял и давал вытирать запёкшуюся кровь с боков и губ. Затем Люда захлопнула дверки коневозки, села в кабину и завела мотор.
Директор выражался себе под нос нецензурными словами. Теперь ему предстояло принять нелёгкое решение уже по поводу двух лошадей. Коневоз скрылся за воротами, директор поспешно завёл машину и рванулся следом, соблюдая дистанцию, чтоб оставаться незамеченным.
Коневоз летел по загородной дороге. Люда выжимала намного больше разрешённой скорости. Слёзы счастья застилали ей глаза. Наконец то она поступает так, как хочет, она даст свободу двум прекрасным созданиям! Солнце уже клонилось на закат, окрашивая в розовый цвет облака, а тени стали длинными, длинными.
Люда свернула в поле и поехала прямо по траве, приминая пряно пахнущие цветы. Ей было всё равно. Всё равно, что патруль на дороге записал её номер, всё равно, что скажут ей по возвращении на ипподром, всё равно, что сделает хозяин поля, если увидит. Она была свободна и дарила свободу лошадям.
Люда остановила машину, зашла в фургон, сняла с Агаты уздечку, а Сухум и так уже был без всего. Потом смело распахнула двери и лошади, пятясь, вышли в поле.
Сухум встал на дыбы, распустил по ветру свою чёрную как ночь гриву и рванулся на полном скаку вперёд за уходящим солнцем. Агата быстро посмотрела на него потом на Люду.
- Свободна, свободна! Беги за мечтой! – прокричала Люда и вскинула руки вверх к небу, наслаждаясь этой прекрасной свободой!
Кобылка поскакала за ахалтекинцем. Её бурая шерсть отдавала золотым блеском в лучах уходящего солнца, по ветру летели бурая грива и хвост, свободные ничем не стянутые. И рядом скакал такой же свободный Сухум! Вот наконец то Агата неслась так, как мечтала всю жизнь. Она была свободна!...
Солнце касалось горизонта. По полю разлилось серебряное ржание Агаты. Сухум скакал молча, лишь шумно раздувая ноздри. Был слышен лишь глухой топот копыт по цветущей земле, всхрапывание, шум лёгкого ветра, два коротких выстрела и вскрик схватившейся за сердце Люды, её последний вскрик, и всё, тишина…


В вечерних сумерках лежали в поле в густой траве два прекрасных свободных создания Сухум и Агата. Двое не желавшие подчиниться неволе и погибшие вместе. Но, познавшие, так долгожданную свободу. И ещё одна жизнь, потерянная на этом закате – Людмила. Её увезли на скорой, но спасти, увы, не успели.
Все трое были свободны лишь одну минуту. Но, наверное, им стоило прожить каждому по своему не лёгкую, коварную жизнь и вытерпеть каждому свои трудности, что бы потом испытать эту минуту свободы и умереть! Наверное стоило…




Май 2004.

Ваш комментарий
	Отправить комментарий